Рассмотрим три последних конфликта – иракский, ливийский и сирийский
– и попробуем установить действительную мотивацию интервенций.

Нефтегазовые подтексты интервенции в Ливии весьма прямолинейны и
очевидны. Перед тем, как стать врагом человечества № 1, Каддафи начал
массовый пересмотр контрактов с международными нефтяными компаниями.
Например, пересмотру подверглись соглашения о разделе продукции (СРП) с
французской Total и ее партнерами в Ливии – германской Winterschall и
норвежской StatoilHydro: доля получаемой корпорациями нефти снизилась с
50 до 27%, газа – с 50 до 40% с перспективой дальнейшего снижения до
30%. Еще серьезнее пострадали интересы итальянской Eni SpA: ее доля
добычи снизилась с 35-50 до 12%. Другой головной болью для
транснационалов стали доходящие до полумиллиарда «вступительные взносы»,
уплачиваемые при входе на рынок, и требование ввести ливийцев в состав
руководства.

Реакция оказалась предсказуемой. The New York Times: «Полковник
Каддафи оказался сложным партнером для международных нефтяных компаний,
т. к. часто поднимал ставки и пошлины и выдвигал прочие требования.
Новое правительство, имеющее тесные связи с НАТО, может стать более
сговорчивым партнером для западных стран. По мнению некоторых экспертов,
нефтяные компании, если получат свободу действий, могут найти в Ливии
гораздо больше нефти, чем им удавалось в условиях ограничений,
установленных правительством Каддафи». Сейчас добыча уже практически
вышла на довоенный уровень, причем часть доходов должна вернуться
Западу: новое правительство уже анонсировало масштабные закупки
вооружения у «союзников». Иными словами, интервенция оказалась весьма
выгодным предприятием.

Смыслы иракской кампании США не настолько прозрачны. Среди
либеральной общественности вполне модно «опровергать» нефтяную теорию
конфликта. Набор аргументов стандартен. Во-первых, американцы не
«захватили» иракскую нефть: они покупают ее по мировым ценам. Во-вторых,
они покупают ее мало: довоенный объем закупок составлял 6,7% от общего
импорта нефти, к 2009 году он упал ниже 5%. В-третьих, в длинном списке
иностранных компаний, получивших лицензию на добычу нефти в послевоенном
Ираке, американских немного (впрочем, на их долю приходится 20%
добычи). Наконец, известная мантра гласит, что покупать нефть дешевле,
чем за нее воевать, и будь американцам нужна иракская нефть, они просто
купили бы ее у Хусейна.

Проблема этих теоретических построений в том, что с ними не согласны
сами американцы. Бывший глава ФРС США Гринспен: «Мне жаль, что
политически нецелесообразно признавать то, что и так известно каждому:
война в Ираке ведется в основном из-за нефти».

Разберем «либеральную» аргументацию подробнее. Во-первых,
изначальные планы США и Британии, обсуждавшиеся перед вторжением,
предусматривали вполне тривиальный прямой контроль англо-американских
компаний над нефтяной отраслью Ирака. Бывший директор Отдела британского
МИД по Ближнему Востоку Эдвард Чаплин: «Shell и BP не могут позволить
себе не получить долю во имя своего будущего... Мы намерены отхватить
большой кусок для британских компаний в послесаддамовском Ираке».
Решение об «интернационализации» отрасли при жестком контроле со стороны
иракского государства было принято только в 2009 году, после шести лет
непопулярной войны и на фоне необходимости обеспечить лояльность
населения. Удайся блицкриг – и ни китайцы, ни россияне, ни
«неправильные» европейцы не получили бы ни барреля.

Во-вторых, там, где присутствие американских компаний не столь
бросается в глаза, их доминирование зачастую тотально. Так, львиная доля
весьма доходных подрядов на бурение, строительство скважин и ремонт
оборудования в Ираке досталась четырем американским компаниям –
Halliburton, Baker Hughes, Weatherford International и Schlumberger.

В-третьих (и это главное), ключевым бонусом для США является отнюдь
не прямолинейный контроль американских компаний над иракской нефтяной
отраслью. Стратегической целью Вашингтона является прежде всего
появление на мировом рынке новых нефтяных ресурсов и, как следствие,
снижение нефтяных цен.

...Вернемся в 2000 год. Известно, что решение о вторжении в Ирак
было принято еще до 11 сентября, и его мотивы были достаточно прозрачны.
На тот момент уже было ясно, что рост цен на нефть в перспективе
неизбежен. Ирак с его вторыми по величине запасами нефти в мире являлся
очевидным резервом, однако его нефтяной экспорт, ограниченный санкциями и
сомнительным состоянием подорванной цепочкой войн и эмбарго экономики,
отнюдь не процветал. До начала войны с Ираном в 1980 году в Ираке
добывалось 3,6 млн баррелей нефти в сутки. В 1990 году, перед первой
войной в Персидском заливе, добыча снизилась до 3,2 млн баррелей. После
Залива добыча сократилась еще больше – до 2-2,4 млн баррелей. Перед
вторжением США в Ирак в 2003 году она составляла 2,7 млн баррелей в
сутки, притом, что общим местом считалось то, что за 6-10 лет страна
потенциально может нарастить добычу до 6 млн. Эта оценка была вполне
консервативной: из 78 иракских месторождений разрабатывалось 20, при
этом небезосновательно предполагалось, что надлежащая геологоразведка в
западной пустынной части страны способна утроить доказанные запасы.

Однако наращивание нефтяного экспорта Ирака фактически означало, что
враждебный американцам режим, благополучно полузадушенный санкциями
(уровень промышленного и сельскохозяйственного производства в стране
составлял 30-40% довоенного), снова получит доступ к потоку
нефтедолларов. Де факто речь шла о возрождении режима Саддама как
реальной военной и экономической силы, причем, возможно, более
серьезной, чем в 1991-м. Иными словами, Ирак должен был нарастить
экспорт нефти, но это должен был быть контролируемый Ирак. В итоге на
Багдад двинулись «Абрамсы».

В нефтедобычу оккупированной страны было немедленно инвестировано
$2,3 млрд, и спустя год после вторжения производство уже приблизилось к
уровню 2003 года: суточная добыча в 2004-м достигла 2,4 млн баррелей.
Однако затем длительная партизанская война, в ходе которой нефтепровод,
проходящий через «суннитский треугольник», взрывали весьма часто,
затормозила рост экспорта и производства. Тем не менее довоенный уровень
был достигнут к 2007 году.

Сейчас уровень добычи составляет 3,2 млн баррелей, т. е.
восстановился до уровня 1990 года. К 2015 году ее планируется удвоить, а
потенциально довести до 12 млн баррелей, что больше, чем у Саудовской
Аравии, составляет более трети нынешней добычи ОПЕК и превышает по
масштабам весь нефтяной импорт США. При этом заметная часть
нефтедолларов окажется в Америке: не считая Halliburton и Ко, Ирак уже
анонсировал закупки вооружения в Штатах на сумму $13 млрд. Безусловно,
контракты и сдерживание цены нефти могут компенсировать чудовищные
расходы американцев на войну в Ираке еще очень не скоро, однако следует
учитывать, что изначально расходы оценивались в $50-80 млрд, а оценки в
$200 млрд считались алармистскими и служили поводом для увольнения.
Иными словами, начиная вторжение, в США предполагали, что оно окупится в
течение нескольких лет.

«Проблема» Сирии также имеет довольно очевидный нефтегазовый
подтекст и взаимосвязана с иракской. Гигантские объемы иракской нефти
нужно не только добыть – ее необходимо вывезти. Экспорт нефти из Ирака
осуществляется двумя путями. Во-первых, морским – через Ормузский
пролив. Однако этот путь в значительной степени проходит через
территориальные воды Ирана, вдобавок контролирующего три стратегически
важных острова в акватории. Обходной вариант – использование
нефтепровода, ведущего из Ирака к Средиземному морю через Турцию. Однако
его пропускные возможности несопоставимы с ормузским вариантом, маршрут
неоптимален, и к нему прилагаются курды. При этом ситуация с Ираком –
типичный случай всеобщей проблемы стран Персидского залива. Мощность
действующих нефтепроводов покрывает нынешний поток нефти через Ормузский
пролив лишь на 40%.

Однако есть и третий путь. Еще один иракский нефтепровод ISLP (Ирак –
Сирия – Ливан) соединяет Киркук с сирийским портом Банья. Существует
еще и Трансаравийский нефтепровод, ведущий от саудовского побережья
Персидского залива через Сирию в ливанский Сидон. Этот вариант
оптимален: так, трансаравийский нефтепровод дает примерно 40% снижения
стоимости транспортировки по сравнению с традиционной «дорогой» через
Ормузский пролив. Неудивительно поэтому, что после наращивания добычи в
Ираке практически молниеносно возникли проекты транссирийских
трубопроводов: в конце 2010 года Сирия подписала протокол о намерениях с
Багдадом, предусматривающий строительство двух новых нефтепроводов и
газопровода. При этом заинтересованность в них проявил не только Ирак:
наиболее амбициозный проект предусматривал прокладку газопровода из
Ирана через Ирак в Сирию, как альтернативу Ормузу и «транстурецкому»
«Набукко». В 2011 году Башар Асад озвучил «концепцию четырех морей»,
предполагающую превращение Сирии в крупнейший узел нефте- и
газотранспортных путей. Через два месяца начался мятеж.

Иными словами, Асад оказался примерно в той же ситуации, что и
Хусейн в 2003-м. Наращивать экспорт нефти из Ирака необходимо, и
транссирийский вариант является для этого оптимальным. Столь же очевиден
возможный выигрыш монархий Залива от строительства нефтепроводов в
обход Ормуза и Суэцкого канала, однако дивиденды от этого должен был
получить достаточно враждебный Западу и аравийским монархам режим. Для
Анкары реализация «концепции четырех морей» означала бы прямые
финансовые потери из-за конкуренции с ее собственной трубопроводной
системой. Таким образом, транзит через Сирию нужно увеличить (Турция с
этим, естественно, не согласна), но это должна быть контролируемая
Сирия.

Иными словами, стратегия Запада на Большом Ближнем Востоке целиком
определяется «нефтяным фактором». При этом «дальние» цели внешне союзной
Турции в Сирии фактически противоречат целям Запада: если Вашингтону и
Брюсселю нужны транссирийские нефтепроводы в «комплекте» с марионеточным
режимом, то Анкаре они решительно не нужны – совершенно независимо от
степени управляемости режима в Дамаске.

Для России «урок» Каддафи и Хусейна состоит в том, что логика «зачем
воевать за сырье со страной, которая его сама вывозит и продает?» в
действительности не работает. Современная точка зрения Запада состоит в
том, что нефть должна не просто добываться: она должна добываться
предельно возможными темпами, западными компаниями, на колониальных
условиях, и ни один нефтедоллар не должен попасть в потенциально
враждебный карман. Отступления от этого идеала в Ираке – вынужденные.

KM.RU