Древние рукописи доказывают: Русь — родина вампиров. Сначала мы им поклонялись, а потом просто стали их уважать.

После того как в 1992 году на экраны вышел фильм Фрэнсиса Форда
Копполы «Дракула» по роману Брэма Стокера, в обществе проснулся какой-то
нездоровый интерес к вампирам. О них стали писать книги, издавать
энциклопедии, снимать все новые и новые фильмы. Ажиотаж не утихает по
сей день. Чего стоит одна только сага «Сумерки» о любви земной девушки и
вампира. А домохозяйки рыдают над сериалом «Дневники вампира»,
рассказывающим о любви двух братьев-вурдалаков к простой школьнице.
Вампиры стали подлинными героями нашего времени, а вот из какого времени
они родом, доподлинно неизвестно. К неожиданным выводам пришел доктор
филологических наук, профессор Российского государственного
гуманитарного университета Михаил Одесский, когда решил докопаться до
корней самого понятия «вампир». Первые упоминания об этих полумифических
существах, как доказывает ученый, встречаются именно в славянской
культуре. Значит ли это, что у вампиров русские корни?

От упыря до вампира

Первые упоминания об упырях встречаются в древнерусских рукописях. А
«Сказание о Дракуле воеводе», написанное московским дьяком Федором
Курицыным, прославило вампиризм чуть ли не на весь белый свет

Пожалуй, самое первое упоминание в мировой культуре о некоем
вампироподобном существе встречается в памятнике древнерусской
письменности — «Послесловии» к «Толкованию на книги пророческие».
Сохранилось оно в рукописях XV века, но, как следует из самого текста,
оригинал был написан в XI веке. Как отмечает изучивший текст профессор
Михаил Одесский, любопытно прежде всего само имя переписчика — «Азъ попъ
Оупирь Лихыи». Переводя на современный русский язык — Упырь Лихой. Имя
явно загадочное и далеко не подобающее служителям церкви, которые в те
времена и являлись переписчиками. Конечно, трудно предположить, что
монах Упырь Лихой был кровопийцей. Но откуда пошло такое странное имя?
«Имя для монаха вполне нормальное, к тому же в древности широко
пользовались прозвищами, — поясняет Михаил Одесский. — Они обычно
происходили не от хороших свойств человека, а от негативных или смешных.
И потому вполне могло быть, что монаху дали имя Упыря Лихого,
характеризуя его как человека неробкого десятка». Правда, слово «лихыи» в
те времена обозначало еще и разные формы зла, вплоть до того, что таким
эпитетом награждали самого сатану.

А шведский славист Андерс Шеберг и вовсе предложил отбросить бесовщину
и утверждал, что Упырь Лихой был на самом деле шведским рунорезцем по
имени Upir Ofeg, который вполне мог оказаться в свите Ингегерд — дочери
шведского короля, ставшей женой Ярослава Мудрого. И тогда получается,
что в транслитерации Упырь — это имя рунорезца Эпира, а Лихой — перевод
его прозвища...

Есть версия, что слово «упырь» носило бранный оттенок. Сохранилось
«Послание в Кирилло-Белозерский монастырь» Ивана Грозного. Известный
своим «тонким» чувством юмора и любивший ерничать над подданными
государь на этот раз сетовал на испорченность нравов бояр, которые
приняли постриг и побывали в монастыре: «А сей и платья не знает, не
токмо жительства. Или бесова для сына Иоанна Шереметева? Или дурака для и
упиря Хабарова?» Здесь интересен инфернальный контекст. «Упирь»
фигурирует рядом с «бесовым сыном».

В определенном контексте древние литературные памятники действительно
могут свидетельствовать об инфернальном, потустороннем значении слова
«упырь». Отсюда возникает предположение, что упырям поклонялись, как
божествам. И тогда прозвище переписчика Упыря Лихого — это лишь указание
на его избранность, приближенность к высшим силам. Вот, например, в
«Слове святого Григория» (список второй половины XV — начала XVI веков)
есть вставки об истории славянского язычества. В частности, говорится
следующее: «Преже Перуна бога ихъ, а преже того клали требу упирем и
берегинямъ». Снова эти «упири» — упыри, которым, судя по древнему
тексту, приносили жертвы во время языческих богослужений. О том, кто
такие упыри и берегини, напрямую в тексте не говорится, так же как и о
том, что за жертвы им приносились. Предполагается, что берегинями могли
быть положительные, добрые божества или существа, ведь слова «берег»,
«беречь», «оберегать» вызывали и раньше, и сегодня исключительно
положительные ассоциации. Можно предположить, что в противовес им упыри
были существами злыми. А жертвы им приносились по одной простой причине —
таким образом люди пытались их умилостивить. Впрочем, есть еще одна
версия — упыри могли быть духами предков, то есть не олицетворять собой
ни зло, ни добро.

«Логика такая: упырь — это мертвец, мертвец — это предок, то есть
речь, по всей вероятности, идет о поклонении умершим предкам», —
поясняет Михаил Одесский. Еще в XIX веке знаменитый филолог-славист
Измаил Срезневский рассматривал вопрос об изначальном в язычестве
«догмате о едином, верховном Боге, родоначальнике всех других божеств».
Исследователь говорил о трех периодах русского язычества: период
обожания Перуна был последним, период поклонения «роду и рожаницам» ему
предшествующим, а древнейшим — период поклонения упырям и берегиням.
«Срезневский приводит немало случаев упоминания упырей в народных
преданиях славян, — рассказывает Михаил Одесский. — Слово это
встречается в разных формах: в мужском роде (упир, упюр, впир, вампир), в
женском (упирина, вампера) и почти везде в двух значениях: либо летучей
мыши, либо привидения, оборотня, злого духа, высасывающего кровь у
людей». Именно в этом втором смысле вампиры и стали известны всему миру.
А приложили к этому руку опять же наши люди.

Перегнул палку

Примерно в то самое время, когда в древних рукописях впервые
встречается слово «упырь», то есть в списке XV века, в Румынии правит
небезызвестный ныне Влад III Цепеш (Дракула), который впоследствии и
стал прототипом самого известного литературного и киновампира. Он
оставил после себя богатое эпистолярное наследие. В то время не было
письменного румынского языка и Дракула писал по-латыни и на
церковнославянском. Но, пожалуй, один из самых надежных, интересных и
информативных текстов о Цепеше — «Сказание о Дракуле воеводе» — написал,
как предполагают ученые, московский посольский дьяк Федор Курицын,
который служил при дворе венгерского короля. Долгое время он пробыл на
Балканах, а вернувшись на родину, прославился как еретик. Необходимо
отметить, что очень быстро в России понятие о вампире стало
ассоциироваться с ведьмой или колдуном, которые в свою очередь были
связаны с понятием о ереси. Она определялась как отступление от догм,
считавшихся важными для церкви. В вере русского народа закрепилось
представление о том, что человек не найдет покоя после смерти, если она
произошла в тот момент, когда тот отлучен от церкви. Его могли отлучить
из-за аморального поведения или ереси. Таким образом, еретик мог стать
после смерти вампиром. Этот факт делает легендарной личность Федора
Курицына и заставляет по-особому взглянуть на его «Сказание о Дракуле
воеводе», написанное явно под воздействием еретических взглядов,
замешанных на народных славянских преданиях . Интересно, что он ни разу
не называет Влада Цепеша его настоящим именем. Сказание начинается
следующими словами: «Был в Мунтьянской земле воевода, христианин
греческой веры, имя его по-валашски Дракула, а по-нашему Дьявол».
Прозвище Дракула (сам господарь писал Dragkulya) переводится не совсем
так, как написал дьяк Курицын. По-румынски «дьявол» — это «дракул»
(dracul), а «дракула» (draculea) — «сын дьявола». Однако прозвище это
отец Влада воевода Влад II получил вовсе не из-за связи с нечистой
силой. Еще не заняв престол, он вступил при дворе Сигизмунда I
Люксембурга в элитарный рыцарский Орден дракона, основанный венгерским
королем для борьбы с неверными, в основном с турками. Став господарем,
он велел изобразить дракона на монетах. «Дракула» обозначает прежде
всего «дракон». Но автор сказания переиначил все на иной лад. В любом
случае именно его рукопись положила начало восприятию Дракулы как
человека невиданной жестокости, олицетворению зла. Именно так он и
представлен в современной литературе.

Исследователи практически не сомневаются, что именно в славянских
корнях кроется одна из главных причин современного культа вампира. «Что
самое страшное в вампире того же Брэма Стокера? — задается вопросом
Михаил Одесский. — По-настоящему страшен он не в своем замке в
Трансильвании, а когда вторгается в Лондон. Конец XIX века, расцвет
цивилизации, и вдруг появляется что-то жуткое и темное из Восточной
Европы. Это ужас перед неизвестным существом, перед другой культурой и
другим обществом — далеким и непонятным».

Но в чем же феномен упыря-вампира? Почему из всех мифических существ,
которыми изобиловали славянские предания, до наших дней дошли только
они? Почему никто как-то особо не вспоминает ни Перуна, ни берегинь?
Возможно, разгадка кроется в том, что в какой-то момент истории
упыри-вампиры «спустились с небес на землю». И люди уже не поклонялись
им, а пытались с ними мирно ужиться.

Александр Колесниченко, кандидат филологических наук, доцент кафедры периодической печати Московского государственного университета печати имени Ивана Федорова:

— Гипотеза о русском происхождении слова «вампир» вполне обоснованна. Другое дело, что о древности мы знаем очень мало и в источниках упыри упоминаются всего несколько раз. Вполне вероятно, что в каждом из этих случаев значение слова могло быть разным. А за десять веков слово и подавно могло изменить свое значение на диаметрально противоположное. Такое в языке встречается довольно часто. Но учитывая геополитическое положение Древней Руси, есть вероятность того, что первые вампиры в современном значении этого слова появились у нас, и можно с уверенностью говорить, что существо это — славянского происхождения. Вполне вероятно, что их почитали как божеств, ведь тогда люди поклонялись одинаково и явлениям природы, и идолам.

Леонид Колосс, историк литературы, кандидат филологических наук:

— Слово «упырь» может быть русского происхождения, но нет никаких доказательств, что вампиризм как явление имеет наши корни. Похожие легенды были у многих народов мира. Да, наша культура внесла весомый вклад в развитие современного культа вампиров, но не стала его прародительницей. На примере русской литературы мы наблюдаем процесс трансформации мифического упыря в конкретного «живого» вампира. Взять, к примеру, творчество Гоголя. В «Вие» это мифические существа, а в более поздних его произведениях, тех же «Мертвых душах», он в похожих тонах описывает уже вполне земных персонажей. Таким образом, живые люди наделяются качествами фольклорных персонажей. Именно это сейчас наглядно и демонстрирует кинематограф, который с новой силой популяризирует легенды о вампирах. Популярность вампиров можно объяснить просто: с их помощью удобно пугать людей, а люди хотят быть напуганными.

Copyright © Журнал "Итоги"